Поводырь. Часть вторая. - Страница 28

Но явление такого гонца могло означать лишь одно — авантюра провалилась. Мои расчеты оказались пустышкой. Царская чета знала о болезни своего первенца, и уже давно его списала. И теперь мое положение — хуже не придумаешь…

— Чего? — сквозь панически скачущие мысли пробились знакомые имена.

— Я говорю, вашество, их благородие господин Седачев у перевозу лагерем встал. С семьею и скарбом, значицца. Просют им людишек в помощь дать, ибо страшаться не осилить Чуйские скалы с детями и баулами.

— Седачев? — Господи, Боже мой! Я и забыл об этом, опальном полицейском чиновнике. А ведь точно! Я же сам прокурором Гусевым подготовленное распоряжение подписывал, о том, чтоб титулярного советника Седачева, Павла Петровича в Первую Чуйскую волость, поселение Кош-Агач полицейским исправником определить. Думал, он откажется. Побоится семью на край света тащить. Уволится из рядов, так сказать. А, смотри ж ты. Собрался и приехал. И думай теперь — толи редкой отваги мужик, толи деревянный во всю голову, как Буратино.

Впрочем, легко выяснить, насколько он готов к тому, что его здесь ожидает.

— И что, много ли у титулярного советника скарба?

— На шести лошадях едва уместилось, Ваше превосходительство. Одних ружей штук пять. Да пистолей не меньше. И порох в бочонках зачем-то тащит. Уж как их благородие, господин майор, их благородию, господину Седачеву на то пенял. Ан нет. Уперся. Сказывал, в диких местах огневое зелье лишним никак не станет.

— Только оружие и тащит?

— Никак нет, Ваше превосходительство. Еще картошку в мешках, на семена. Утвари много, и тканей. Жинка евойная, титулярная советница — кремень баба. Чуток с нагайкой на проводника татарского не кинулась, когда тот хотел перину с подушками пуховыми в Хабаровке бросить…

— Надолго, значит, собрались, говоришь?

— Так ить жить сюда едут, Ваше превосходительство.

— Ну, дай Бог, дай Бог… Сейчас отдыхай. В баньке вот попарься. Я скажу, чтоб тебя на довольствие поставили. С подмогой обратно пойдешь.

— Премного благодарен, Ваше превосходительство. Вот вам и от их благородия, Викентия Станиславовича, весточка. Господин майор наказывал, лично в руки!

Снова. Озноб волной пробежал по разгоряченному телу. Словно зимний, студеный ветер, вдруг, среди лета. Мог ведь царский фельдъегерь до Суходольского добраться. Дальше, в дебри Южного Алтая лезть не рискнул, а по только что построенной дороге-то — почему нет?!

Конверт простой, почтовый, штемпельный. Надпись: "Его превосходительству, действительному статскому советнику, Герману Густавовичу Лерхе, в Чуйскую степь. Лично в руки. От майора В.С. Суходольского". Внутри на ощупь два или три свернутых листа простой писчей бумаги. Фу-у-х. Государевы рескрипты обычно на плотной, почти ватманской, гербленой, приходят.

Открывать не спешил. Ждал, пока Артемка уведет посыльного казака. Не хотелось, чтоб кто-либо видел выражение моего лица, если там, в послании, все-таки есть вести из столицы. Боялся? Боялся, и еще как! Руки даже как-то вдруг ослабли. Еле упрямую бумагу победил, конверт вскрывая. И еще пару минут тупил потом, все на словах сосредоточиться не мог. Буквы в глазах расплывались.

И Герочка что-то притих. Репрессии, буде они последуют после моей попытки вмешательства в ход истории, нас обоих коснуться. Хотя он-то, бывший тело-владелец, тут как раз и не причем.

В небе парила пара орлов. Одна голова на Запад, другая на Восток. Византийский, а потом и Российский Имперский орел. Хороший знак. Кружили над каким-то одним местом, вычерчивая бесконечные инь-яни на хрустальной сфере небес.

Собрался. Взял себя в руки. Бог не выдаст — свинья не съест.

"Желаю здравствовать, Ваше превосходительство, — писал майор. — Пишу от берега Катуни, где соратник ваш, А.Г. Принтц устроил замечательную переправу"…

Ну вот. Ничего страшного. Похоже на отчет о проделанной работе. Не утерпел, выпускник Института Корпуса Инженеров путей сообщения. Не стал дожидаться, пока я в обратную дорогу отправлюсь.

"Путь, для колесных повозок проходимый, с Божьей помощью, пока лишь на двадцать пять верст от селения братьев Хабаровых протянуть успели. Я артель в работе оставил, и вперед с малым отрядом двинулся, дабы дальнейший объем работ оценить, и о потребных материалах заранее озаботиться. У Принцевой переправы меня и титулярный советник Седачев догнал. С оказией же, нуждами сего чиновника вызванными, и послание шлю.

В съестных припасах нужды не имею. Крестьяне из селищ Алтайского, да Шебалинского тем помощь оказывают, да еще за дорогу благодарственные поклоны бьют. Опять-таки вы, Ваше превосходительство, правы оказались. Тракт сей много пользы людям принесет.

Алтайские инородцы перечить боле не смеют. Однако, вы, Герман Густавович, как в обратный путь пуститься вздумаете, одни не едьте. Казаков, али еще кого, с огненным боем, в караул примите. От зайсана людишки прибегали, грозились господину генерал-губернатору жалобу слать, что без их ведома, и супротив воли духов, пришли мы землю ковырять и деревья рубить. Шаманы ихние, камы называемые, и гнев Божий на нас призывали, а лихие людишки и стрелой кинуть не застрашились. Только ружейной пальбой и отогнали. О том и вас, Ваше превосходительство, упредить пишу, чтоб настороже были.

Из Бийска вести пришли"…

Да что же это такое-то?! Сердце, уймись! Чему быть — того не миновать!

"Из Бийска вести пришли, что ожидает вас почта великая. И из губернского правления много, и даже от Его превосходительства, генерал-лейтенанта А.О. Дюгамеля есть. С почты их пока к Ивану Федоровичу Жулебину, бийскому городничему, в контору сносят. Еще доносят, что пароход наш вниз по реке уже ушел, а насады до осени останутся. Сказывают в Тюмени и Омске урожай ныне плох. Засуха там и пшеницы будет мало. А Бийский округ Бог миловал. Приказчики с Барнаула и Томска уже и по шестидесяти копеек за будущий урожай сулят.