Не знаю, где в этих неприветливых горах, нашел этот предприимчивый дядька два столь толстых бревна, но размеры выдолбленных суденышек действительно впечатляли. По семь или восемь метров длинной, и не меньше полутора — шириной. Только я плохо себе представлял мою нервную кобылку, пересекающую Катунь на шаткой посудине.
Гилева занимали совсем другие мысли. На первую ярмарку в верховье Чуи мы уже опоздали, она прошла в первых числах июня. До начала второй — с середины июля до середины августа — оставалось три недели, а путь впереди еще лежал долгий. Одна только переправа через неприветливую и жутко холодную реку почти тысячи человек и вдвое большего числа груженых лошадей могла растянуться минимум на пару недель.
У Бийского купца был вариант — в первую очередь перевезти торговый караван, и, не дожидаясь отягощенного пушками и запасами провианта воинского отряда, рвануться к Кош-Агачу. Этим своим планом он и поделился с нами у костра в разбитом на берегу лагере. Пришлось Принтцу приоткрыть завесу секретности и поведать отважному первооткрывателю о возможном нападении подконтрольных китайцам племенах аборигенов. И снова были упомянуты английские эмиссары, как потенциальные виновники.
— И чего им на своем острове не сидится! — в сердцах, брякнул я, даже не потрудившись задуматься.
— Торговля, — пожал плечами штабс-капитан, вычерчивая что-то прутиком на песке. — Как у всех. Мы в Коканд тоже не пустынями любоваться вторглись. Купцы генералам гешефт сделали и о сильной потребности в хлопке намекнули.
— Хлопок, это да, — легко согласился я. — Стратегическое сырье.
— Как вы сказали? — удивился разведчик. — Простите, Герман Густавович. Вы сказали — стратегическое? Отчего же?
Черт меня что ли за язык дернул. Пришлось выпутываться.
— У меня в присутствии господин Менделеев служит. Брат известного химика из Санкт-Петербургского университета. Так вот, мой чиновник утверждает, что сейчас ведутся опыты по созданию пороха на основе хлопка. От того и сказал — стратегическое сырье.
— Интересно. Очень интересно. О таком аспекте нашей среднеазиатской компании я не задумывался. Спасибо, Ваше превосходительство.
— Да, пожалуйста, — отмахнулся я. — Вы, Андрей Густавович, лучше поясните вашу мысль. Причем тут наши заклятые друзья и торговля в Монголии.
— Монголии? О! Прошу меня простить, Герман Густавович. Одну секунду, — и, повернувшись к купцам, жадно ловящим каждое наше слово, совершенно по-военному приказал:
— Организуйте людей. Мне нужно три дюжины хороших бревен в пять сажен длинной. Если есть возможность, отыщите бочки. Хотя бы десяток десятиведерных. И соберите по каравану веревки. Чем больше, тем лучше.
— Никак мост строить зачнем, ваше благородие? — обрадовался кто-то из компаньонов Гилева.
— Мост? — прищурился офицер. — Нет. Мост — это дело будущего. Сейчас займемся паромной переправой. Коли все нужное сыщется — послезавтра начнем переправляться. Дня в три управимся.
— Благодетель, — забавно глотая окончания слов, вскричал узкоглазый Хабаров, и перекрестился. — Год молить Господа за вас стану!
— Перестаньте, Фадей Аргалыкович. Идите готовить бревна. Общее дело делаем.
Василий Алексеевич, как начальник над купеческой братией, быстренько раздал каждому указания, и обрадованные перспективой торговцы, убежали исполнять. Сам Гилев остался у костра, продолжая чутко вслушиваться в наш с офицером Генерального Штаба негромкий разговор. Казалось, даже уши любопытствующего бийчанина по-волчьи шевелились.
— Знаете ли вы, Герман Густавович, что пекинские мандарины исчисляют подданных китайского императора никак не менее чем в четыреста миллионов душ?
— Много, — кивнул я. Конечно много. Пусть и не два миллиарда, как в той моей жизни, ну так и в Российской Империи не сто сорок миллионов жителей, а чуть больше шестидесяти.
— Кто-то из британских промышленников сказал, что если каждый китаец купит у него по одному гвоздю за медный фартинг, ему не нужно будет заботиться о будущем своих детей.
— Логично. Это огромные деньги. Если бы наши торговцы сбыли циньцам четыреста миллионов аршин сукна, Императорская казна наполнилась бы до самого верха.
— Эка, — не утерпел Гилев, и хлопнул себя по коленкам. — Не зря я в Омске суконную мануфактуру выкупил. Зимой в Бийск перевезу. Кабы не вы, Герман Густавович — ни в жисть бы не догадался!
— Как это — выкупил? — удивился я, пропустив мимо ушей похвалу. Сразу заметил — нынешние купчины вообще на лесть не скупятся.
— Так они заводик годов пять назад построили. На нужды воинские применить хотели. Только не вышло. Думали — им киргизы овечьей шерсти натащат, ан нет. Дикие они — одно слово кочевники. Шкуры, и то кислые, в дело не пригодные. А стричь не умеют, как следует. Кошмы свои катают из того, что само на колючки цепляется…
— Закрыли завод что ли?
— Закрыли, Ваше превосходительство. Людишек распустили, а избу досками заколотили. Только механизмы и остались пропадать. А я вот выкупил. Сейчас разбирают, да к перевозке готовят. Как на тракте снег ляжет, так и повезут.
— А ты где же сырье брать думаешь?
— Я-то? — хитро прищурился Васька, став вдруг отчаянно похожим на кота, укравшего кусок колбасы со стола. — Я у монгольцев и буду. Они верблюдей разводят и сарлагов. Сарлаги — это коровы такие китайские, сильно лохматые. Шерсть ажно до земли свисает. Они как весной линять начинают, по полпуда скидывают зараз.
— Яки что ли?